Vampire Saga

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Vampire Saga » Развлечение » Зарисовки. Ева


Зарисовки. Ева

Сообщений 1 страница 7 из 7

1

Сюда сливаю все, что вдруг возникнет в моем воспаленном воображении.

0

2

Место: Ванкувер
Дата: 1991-й год

У Евы было слишком мало причин, чтобы оставлять красавчика в живых. Именно поэтому она и не стала доводить дело до конца - ни укусила, ни свернула шею, ничего... Просто сидела рядом с бессознательной жертвой, который должен был стать ее ранним ужином, и смотрела в одну точку, упорно стараясь не думать о том, что так настойчиво долбилось в ее мозги.
Мальчишка до ужаса, до дрожи, до жаркого тепла внизу живота был похож на Джеймса. Конечно, острый вампирский глаз находил и разительные отличия в их обликах, но если не заострять на них внимание... Ева вздохнула и провела руками по своим голым лодыжкам, ощущая бархатную нежность кожи. Потом еще раз посмотрела на парня и осторожно коснулась пальцами его щеки. Он был горячим... Таким, как и должен быть живой человек для вампира. Девушка отдернула руку и уткнулась лицом в колени - осознание правды было невыносимо. Тут. рядом с ней в грязной подворотне был не Джеймс, а жалкий суррогат, хлипкая замена, подделка. Ее Джеймс обменял Еву на человеческую девку, чья кровь вскружила ему голову. И плевать, что он в конце концов убил ту девчонку.
Еву Де Росси невозможно обменять ни на что иное.
Она еще раз коснулась щеки парня ладонью, потом наклонилась и поцеловала его, проникая языком за неплотно сжатые зубы. Видимо, забытье юноши было неглубоким, потому что он дернулся и попытался отстраниться, упершись руками в плечи вампирше. Ева отстранилась и заглянула в его испуганные глаза.
- Кто ты? - его кадык ходил вверх-вниз, когда он, заикаясь, спросил ее.
Ева улыбнулась и провела пальцами по его шее, пристально глядя на голубую жилку под его тонкой смуглой кожей.
- Тебе это важно?
Ее рука скользнула ниже, за ворот его рубашки.Ее холодные прикосновения заставляли парня покрываться мурашками, но дрожь, которую чувствовала Ева, была отнюдь не от холода. В глазах юноши появился голодный огонек сексуального желания. Де Росси едва заметно улыбнулась и ловко расстегнула пуговицы на его рубашке. Теплая, такая нежная кожа... Такие слабые людишки... И сладкая кровь.
Ева наклонилась ниже, целуя его шею, грудь, живот, лаская ладонями тело. которое было даже в половину не так идеально, как тело Джеймса. Но это было лучше, чем ничего. Парень застонал и запустил пальцы в ее волосы. Ева еще раз довольно улыбнулась. Люди всегда одинаково реагировали на вампиров. Его желание, которое она так умело распаляла, вскоре перекроют еще теплившийся в нем страх. И ни ее ледяные прикосновения, ни острые клыки, ни алые глаза не остановят мальчишку.
Ева откинулась назад и села, одновременно стягивая с плеч бретельки своего короткого платья. Что ж, если она не смогла удовлетворить свою жажду, то она удовлетворит потребности иного рода. На секунду в ее голове мелькнула мысль, что уж Джеймс-то ни за что не преминул бы воспользоваться такой возможностью. Видимо, в ней говорила ее обида - раньше Еву никогда не посещали подобные мысли.
Ладони парня ласкали ее грудь, пока Ева расстегивала его брюки. Девушка приподняла подол платья, перекидывая одну ногу через его бедра, и вздрогнула, когда он проник в нее - слишком теплым был человек... слишком непривычным. Юноша судорожно вцепился ладонями в ее талию, когда Ева начала двигаться, сначала медленно, но все увеличивая темп. Закинув голову назад, вампирша издала низкое рычание - жар наслаждения начал медленно распространяться по ее телу, даря порядком подзабытые ощущения. Мальчишка стонал, пытаясь двигать бедрами в такт ей, но Ева пресекла все попытки перехватить инициативу, слегка ударив его ладонью в грудь. Наверняка будет синяк, но это не волновало вампиршу.
Ее движения стали рваными - оргазм накрыл девушку с головой, заставляя выгибаться и громко кричать. Мальчишка достиг разрядки всего секундой позже, но его удовольствие было подпорчено когтями вампирши, которые оставили на его груди длинные кровавые полосы. Наваждение, которое Ева у него вызывала, прошло, и теперь он смотрел на Де Росси со страхом и непониманием. Его ладони все еще сжимали талию девушки. Ева стремительно встала, испытывая отвращение от мысли, что он будет прикасаться к ее телу хоть секундой дольше. Ева испытывала страшное разочарование - она жаждала почувствовать нечто большее, чем простое удовлетворение от секса. Она думала, что это будет как с Джеймсом - путешествие в сказку... неземное наслаждение... Но нет, как и подозревала она в начала, парень был лишь суррогатом, подделкой.
Злость накрыла Еву с головой. Одним стремительным движением оказавшись рядом с парнем, девушка злобно прошипела:
- Ты маленький ублюдок! Ты не смог! - и в следующий миг свернула ему шею.
Отпустив бездыханное тело, Ева некоторое время смотрела на искаженное гримасой ужаса лицо своей жертвы. Неуловимая похожесть на Джеймса уходила из его черт. Смерть оставила на его челе свою печать, и, так же, как она не смогла убить его в самом начале, теперь Ева не могла смотреть. Протянув руку, девушка прикрыла ему веки. Впервые она чувствовала себя обязанной собственной жертве.

+1

3

Eva De Rossi написал(а):

Спешл фо Джеймс. Наслаждайся, сладенький хД

О, да, детка. Прочитать еще раз как ты переспала со мной в человеческом облике-истинное удовольствие! Ты знаешь как мне его доставить *язвительная ухмылка*

0

4

James MacGregor написал(а):

Прочитать еще раз как ты переспала со мной в человеческом облике-истинное удовольствие! Ты знаешь как мне его доставить

еще бы не знала, мы уже тсо лет встречаемся хД *еще более язвительная ухмылка*

0

5

У меня плохое настроение, так что и это не претендует на жизнерадостность, да...

Запах осени

Море, соленные брызги и ветер в лицо.
Мятная жвачка по вкусу похожа на горе.
Если я выброшу в волны свое кольцо,
Значит ли это, что мы обручаемся с морем?
(c)

Осень пахнет свежей кровью и горячим металлом.
Она думала об этом, прихлебывая остывший кофе и разглядывая панораму города через большие витражные окна своей квартиры на двадцать седьмом этаже высотки. Утро только начиналось и далекий горизонт был поддернут легкой дымкой тумана. Первый сентябрьский день медленно вступал в свои права.
Кофе тоже пах кровью, как и весь мир будет пахнуть ближайший месяц. Она знала это по опыту – ненавистный запах осени преследовал ее уже который год. С тех пор, как... Не думай об этом! Отставив чашку, она прошла вглубь комнаты и остановилась перед журнальным столиком, где среди нагромождений бумаг стоял автоответчик. В правом верхнем углу горел огонек, значит, есть непрослушанные голосовые сообщения. Нажав на кнопку, она чуть нахмурилась.
«Анна, это Джейн. Ничего не планируй на завтра, мы собираемся устроить вечеринку за городом. Буду у тебя к восьми. Оденься получше, там будет Б...» Сброс. Ее не интересовало, кто там будет. Какая разница – они приходили и уходили, не задерживаясь дольше, чем требовалось. Брали то, что им было нужно. Иногда попадались такие, которым нужно было ее сердце. Эти исчезали еще быстрее, потому что она не могла дать им желаемого.
«Айрис, детка, ты так долго не...» Сброс. Она никогда не дослушивала сообщения матери. Та опять начнет жаловаться, как ей плохо из-за того, что Айрис плохо. Айрис знала, что стоит за словами мамы. Как мне плохо, что ты моя дочь.
Мать звала ее старым именем. Тем самым, которое было погребено под ворохами официальных документов, газетными статьями, косыми взглядами и сочувственными шепотками. Тем самым, которое было для Анны табу, но мама все равно наивно верила, что все пройдет. Исчезнет, как снег весной, смытый грязными водами перерождения. Ее навязчивая вера раздражала. Анне нравилось новое, пустое имя, не имеющее никакого смысла, такое безликое и полное одновременно. Оно не напоминало ей о том, что было до. А мать напоминала своей навязчивой заботой. Своей жалостью в голосе и сюсюканьем озабоченной здоровьем своего малыша мамочки. В общем-то, винить ее было не в чем. Она была просто обеспокоенной матерью, наблюдавшей медленное падение своего ребенка.
- Сентябрь, - вслух произнесла Анна. Потом перевернула чашку, выливая гадкий кофе со вкусом крови в горшок с фикусом, и отправилась в ванную.

На первое сентября она всегда брала выходной. Вставала на рассвете, что бы успеть увидеть зарождение первого ненавистного осеннего дня. Потом одевалась потеплее, обматывала горло длинным шарфом, натягивала на руки перчатки и шла на улицы города. Чаще всего Анна начинала свой путь со сквера в двух кварталах от дома, где сидела несколько часов на скамейке у входа, наблюдая за снующими туда-сюда жителями. Каждый раз она гадала, почему же они не видят, как отвратителен этот день? Люди шли мимо и, видимо, были совершенно бесчувственны, раз разлитый в воздухе запах крови их не волновал.
Потом путь Анны лежал по улочкам исторической части города, где еще можно было услышать перестук копыт лошадей и колес старых карет по булыжной мостовой. Если повезет, можно было встретить фонарщика, чистящего старые антикварные фонари. Анна любила наблюдать за их работой – добродушные старики с лесенками и длинными крюками, беззаботно напевающие песенки начала прошлого века и пыхтящие трубками.
Эта жизнь была за зыбкой гранью мира Анны – словно старый снимок, покрытый выцветшими пятнами и царапинами, подпаленный с одного конца, смятый по линии сгиба... Черно-белый. Она не воспринимала краски, не помнила чужие улыбки, не ощущала касание ветра к своему лицу. Анна не помнила, что значить жизнь. Уже несколько лет она существовала, не ожидая ничего от следующего дня, исправно выполняя свои обязательства перед обществом и старательно улыбаюсь тем, кто хотел видеть радость на ее лице. Это было проще, нежели видеть жалость на их лицах.
Узкая улочка вывела ее к католической церкви, чистой и аккуратной, с мягко сверкавшими позолотой куполами. Анна не помнила, что бы здесь располагался храм Божий, но, видимо, строению был не один десяток лет – цветные витражи в окнах были тусклыми и пыльными, а камень стен на парапетах уже начал крошиться.
Анна в нерешительности застыла у резных ворот. Подняв взгляд, она осмотрела церковь сверху донизу. Смутное, почти забытое, ожидание чуда, памятное ей еще со времен детства, когда она простаивала на коленях долгие заутрени. Запах ладана. Мерцание свечей перед алтарем и большой крест, на котором застыл окровавленный Иисус. Мать, бормотавшая молитву о Всепрощении. Дымок из кадила. И обязательные чаши с освященной водой у входа, куда следовало макать пальцы перед тем, как креститься. Вода была сладкой на вкус.
- Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной... – вслух произнесла девушка, зачарованно глядя на церковь.
-... Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня. 22 Псалом Давида, - раздался за спиной мужской голос, - вы католичка?
Анна вздрогнула и обернулась. Ряса стоящего рядом человека не оставляла сомнений в роде его занятий. Для священника он был, пожалуй, слишком молод, но, без сомнения, столь доброе лицо могло принадлежать лишь Божьему служителю.
Видимо, расценив ее молчание, как знак того, что Анна его не расслышала, священник повторил еще раз:
- Верующая?
Губы Анны сжались в тонкую линию. Бросив еще один, теперь уже абсолютно равнодушный, взгляд на церковь, она тихо ответила:
- Нет, святой отец, я больше не верю Ему.
На лице священника появилось озадаченное выражение, но, прежде чем он успел еще хоть что-нибудь спросить, Анна пошла прочь. Дом Божий больше ничего не значил для нее. Он был жесток и равнодушен. Он не был милосердным. Он забрал у нее все. Анна не находила в себе веры, да и не хотела – если он был способен на такую жестокость, то она не хотела иметь с Ним ничего общего.

Цветочница на углу молча завернула в хрусткую красную бумагу две желтых розы. Анна особо не вникала в символизм цветов, но ей нравилось это сочетание – желтое на красном. Золото обручального кольца. Запах крови. Кажется, все же, с выбором обертки она поторопилась.
Отдав деньги, Анна бережно взяла цветы и провела пальцем по лепесткам. Розы тоже пахли металлом... горячим, раскаленным металлом, пропарывающим плоть насквозь, оставляющим на коже шрамы, а в душе – пустоту. Но это было лучше, чем запах крови. Его крови.
До кладбища было совсем недалеко. Анна еще издалека увидела аккуратный тускло-зеленый склон холма, на котором ровными рядами расположились могильные плиты с памятными надписями, датами жизни и смерти, именами. Что бы дойти до нужной могилы, ей надо было обойти холм справа и чуть углубиться в молодой ореховый лесок, росший по сторонам пешеходной аллеи и на границе кладбища. Оно стало закрытым всего спустя два месяца после того, как она бросила на его гроб первую горсть земли. Анна слышала, что новое кладбище открыли за чертой города, и оно было кричаще модным и современным с подчистую выкошенной травой и сортирами через каждые десять метров.
Сортиры на кладбище... Что могло быть нелепее.
Его могильный камень ничем не отличался от других, разве что отсутствием памятной надписи. Просто имя, выведенное строгим каллиграфическим шрифтом, и даты с чуть скошенной вниз последней цифрой – наверное, дрогнула рука у каменщика. Анна не спешила подходить ближе, старательно пытаясь не упустить последнюю зыбкую иллюзию нереальности происходящего. Может быть, это не он? Может быть, просто ошибка?
Пожалуйста. Пожалуйста! Держи мою руку!
Анна отвела взгляд в сторону, усилием воли отгоняя навязчивое видение. Его пальцы были липкими от крови, и в воздухе разливалось зловоние, оставлявшее на языке солоновато-сладкий привкус металла. Она знала, его кровь сладкая на вкус, она целовала его губы, захлебываясь слезами, даже тогда, когда он уже не мог ответить, но все еще сжимал ее руку в последней посмертной судороге.
Она обхватила себя за плечи и букет выскользнул из ее разжавшихся пальцев. Первые дни сентября. Пятая осень. Без тебя.
- Я больше не плачу, - медленно проговорила в пустоту Анна, прислушиваясь к собственным словам. Потом развернулась и пошла прочь.
Здесь было пусто – всего лишь гроб с остатками истлевающей плоти. Всего лишь попытка оставить хоть что-то от него... хоть что-то.

Закат окрасил небо в пурпурные тона. Волны медленно набегали на берег, оставляя белые шапки пены, и с шипением откатывались назад. Анна смотрела в одну только ей видимую точку на горизонте, отрешившись от звуков и красок мира. Набережная была пустынна – слишком ветрено для прогулок, слишком рано для влюбленных пар.
Раздавшийся над ухом крик чайки заставил ее вздрогнуть. Анна опустила взгляд вниз на свою бледные, чуть дрожащие руки, и провела указательным пальцем по безымянному левой руки.
Пятая осень.
- У нас была бы годовщина, милый.
Развязав шарф, она расстегнула воротник, скрывающий шрамы на шее, и сняла через голову простой черный шнурок с надетым на него золотым кольцом. На внутренней стороне кольца тянулась гравировка: «Айрис и Дилан вместе навечно». Она коснулась подушечками пальцев едва различимых букв. Сладкое ощущение дежа вю – закрыть глаза и навсегда потеряться в нем, представляя, что он сидит рядом.
- Все равно я твоя невеста.
- Я знаю.

+1

6

Глаза цвета осеннего неба
В зарисовке использована песня ДДТ "Это все".

Побледневшие листья окнa
Зapастaют пpозpaчной водой,
У воды нет ни смеpти, ни днa,
Я пpощaюсь с тобой.

Гоpсть теплa после долгой зимы
Донесем в пять минут до утpa,
Доживем, нaше моpе вины
Поглощaет вpемя дыpa.

Это всё, что остaнется после меня,
Это всё, что возьму я с собой.

- Держите ей руки!
Первый удар пришелся в лицо. Что-то глухо хрустнуло и кровь горячими струйками потекла вниз по губам и подбородку. Во рту появился стойкий металлический вкус. Боли не было, а может, она просто привыкла к этому ощущению. Софья била сильно, но не профессионально, нанося лихорадочные удары везде, куда только могла достать. Две женщины, державшие ее руки, подбадривали товарку – им тоже хотелось за что-нибудь отомстить… не обязательно, что именно ей. Мирослава закрыла глаза. Раз, два…
«… - Ой, Божечки, Мирка! Ты ли это?!
Здание больницы было только недавно отремонтировано и резало глаза кипельно-белым цветом стен. Но, как догадывалась Мира, ремонт сделали только снаружи, а внутри все осталось по прежнему – грязновато-желтые стены, продранный линолеум и подтекающий потолок. Окна регистратуры были открыты настежь и оттуда доносился веселый галдеж врачей и медсестер, собравшихся попить чаю.
Наташка курила на улице и первая увидела подошедшую Мирославу.
- Привет, Нат…
- Девчонки, вы не поверите, кто здесь! – во весь голос крикнула Наташа, засовываясь по плечи в окно. Тут же оттуда высунулись любопытствующие врачи.
- Ой, мама!
- Кто? Ох ты ж!
- Мирка!!!
- Мать чесная, да как же это…
- Наташ, ну что ты, в самом деле, - укоризненно посмотрела на подругу Мира, - устроила балаган.
Девочки наперебой спрашивали ее обо всем подряд, во все глаза рассматривая старую подругу и бывшего хирурга их больницы. С тех пор, как они виделись в последний раз, прошло почти два года, но по мнению самой Миры, она совсем не изменилась. У девочек было иное мнение.
- Какая ты серьезная стала и не улыбаешься совсем, - покачав головой, укоризненно произнесла Анжела, - совсем наша Мирка посуровела.
- И не говори!
- Да что вы, в самом деле! – прикрикнула на них Наталья, - Мирочка, солнышко, ты решила к нам вернуться?
- Нет, я…
- Ну и как там, в военном госпитале? – влезла Аня, - я слышала…
- Да дайте ей договорить!
Мирослава покачала головой и чуть улыбнулась.
- Да нормально там. Вот, через неделю в Косово отправляют в полевую больницу…
Тяжелое молчание говорило лучше всяких слов о том, как к этой новости отнеслись ее собеседницы. Наташа прижала ладонь ко рту, словно пыталась сдержать испуганный крик.
- Да ты что! Мира, отказывайся немедленно! Да там же… там же война!
- Успокойтесь вы, ну кто будет нападать на больницу под защитой Красного Креста?! Правильно, только конченные психи. Я там буду в безопасности, зато и помощь от меня будет… Слышали ведь, сколько мальчишек наших гибнет…
- Ну знаешь, это наше государство со своими миротворческими идеями! Мирочка…
- Какая ты храбрая, Мирка, - Аня слабо улыбнулась, - а я дочку в честь тебя назвать теперь хочу!
- Какую дочку?
- Да вот же! – Аня встала во весь рост и разгладила платье на животе, - восьмой месяц.
- Ну ты даешь…»

Все-таки, рука у Софьи была тяжелая. Да и нога тоже. Теперь Мирослава точно знала, что модные ныне ботфорты возненавидит навсегда за тяжелые железные вставки в носках и полюбит за слитную подошву. Если бы у Софьи еще и каблук был, то одними только ударами дело не обошлось. При достаточной силе она вполне смогла бы пробить ей внутренние органы. А так это были просто удары. Сильные, болезненные, но все же, не смертельные.
«… - Да ты, боец, в рубашке родился!
Мира бросила окровавленный пинцет в лоток, а марлю – в мусор, и наклонилась к руке солдата, рассматривая ранение по касательной, которое наверняка оставит на его предплечье здоровенный шрам. Края раны были чистые, да и кровотечение уже остановилось, так что за здоровье парня девушка не особо и беспокоилась.
- Да я вообще счастливчик, - жизнерадостно ответил двухметровый мускулистый Кирилл Соколов и чуть поиграл мускулами руки, за что тут же поплатился вспышкой боли. Мира хмыкнула, выслушав красочный мат в его исполнении.
Потом наложила стерильную повязку.
- Спасибо, Мирослава Сергеевна.
Мира подняла на него взгляд и ее сердце чуть ёкнуло. Пока она занималась раной, времени рассматривать его лицо не было, а вот сейчас она поняла, что более красивого мужчины в жизни не встречала. Тем более, такие красавцы еще не сидели перед ней на больничной кушетке обнаженными по пояс.
Усмешка, которая, кажется, навсегда застыла на ее лице, медленно исчезла. Мира знала, что выглядит не лучшим образом – стянутые в тугой узел черные волосы, мешки под глазами, морщины на лбу…
Кирилл тоже больше не улыбался.
- Какие у тебя глаза… цвета осеннего неба!
- А у тебя как море, - промямлила в ответ Мира и густо покраснела.
Через минуту они уже хохотали…»

С нaми пaмять сидит у столa,
А в pуке её плaмя свечи,
Ты тaкой хоpошей былa,
Посмотpи нa меня, не молчи.

Kpики чaйки нa белой стене,
Окольцовaнной чеpной луной,
Hapисуй что-нибудь нa окне
И шепни нa пpощaнье pекой...

Это всё, что остaнется после меня,
Это всё, что возьму я с собой.

- Будешь знать, падла, как чужих мужей уводить!
Мирослава сплюнула кровь и подняла голову, глядя в перекошенное злобой лицо Софьи. По лицу избитой девушки медленно расползлась жесткая ухмылка.
- Да что ты, сука, о своем муже знаешь? Или это ты его голову держала, когда он собственной кровью захлебывался?
Ее голова мотнулась в сторону после сильнейшего удара по лицу. В глазах потемнело. Мира не выдержала и вскрикнула, когда пальцы Софьи впились в кожу на ее затылке. Беснующаяся девушка резко отдернула ее голову назад, а второй рукой до боли сжала подбородок.
- Да ты, подстилка солдатская, еще что-то вякать будешь?!
«… - Мирка, послушай, я тебе что-то сказать должен.
Она подняла взгляд и чуть нахмурилась, увидев серьезное выражение его лица. У Кирилла была увольнительная на два дня и он приехал в госпиталь. Мира просто чудом выпросила у главного хирурга выходные, и они целый день проводили вместе, наслаждаясь этими урванными у суровой военной жизни часами счастья.
- Я слушаю.
- Знаешь, тут такое дело… У меня ведь жена там, дома осталась…
Губы Миры чуть дрогнули. Новость была столь шокирующей, что она в первые мгновения даже не знала, как на нее отреагировать. Тем более, что… Рука девушки скользнула вниз. Она глубоко вздохнула, гладя пока еще плоский живот.
Он пока ведь не знал…
- И… и что теперь? – севшим голосом спросила Мира.
- А я ей телеграмму послал, что собираюсь на развод подать, - Кирилл хмуро глядел куда-то в сторону, - я ведь не подонок какой-нибудь.
- Я не хочу разрушать семью, Кир. Не делай этого только из-за того, что у тебя совесть проснулась. Лучше расстанемся сразу…
- Ты не понимаешь! – Кирилл сжал ее руку и присел перед ней на корточки, умоляюще глядя в глаза, - я же тебя люблю! Тебя, слышишь?!
- Киря…
- И она уже давно… с братом моим спит, - голос парня задрожал от ярости, - да если б я раньше узнал!...
- Кир! – она почувствовала, как слезы текут по ее лицу и, наклонившись вперед, прижала голову парня к своей груди, - Киря…
- Мы два идиота, - глухо пробормотал Кирилл.
Мира согласно кивнула и попыталась вытереть слезы одной рукой.
- А у меня тоже новость…»

В конце концов, подружки Софьи ее отпустили, посчитав, видимо, что она уже просто не в состоянии убежать. Да так оно и было – при каждом движении все тело взрывалось болью, хотя Мирослава все равно уже давно не обращала на такие мелочи внимания. Ее жизнь в последнее время – сплошная боль. А это… Это все заживет, в отличие от той дыры, что была теперь в ее душе. И останется там навсегда.
Софья все никак не могла угомониться. Перекурив, она подошла к Мирославе и пнула ее в живот.
- Зря ты в этот город приехала, сука. Как видишь, тебе здесь не рады, - девушка коротко рассмеялась, - а ты на похороны каждого, с кем спала, ездила, тварь?
- Пошла ты!
Следующий удар был в лицо.
«… В этот день сигнал тревоги звучал как-то слишком зловеще. А может, Мирославе просто показалось. В последнее время она была сама не своя – малыш слишком активно двигался, а ведь до родов еще почти месяц! Кирилл ведь и впрямь в рубашке родился. Сколько раз он был на волоске от смерти, а ни одного серьезного ранения. Ни разу. Да он синяков больше получил в увольнительной, когда День Рождения друга праздновали – повздорили с парнями из другой роты.
Все будет хорошо…
В кабинет влетела Валя.
- Мирка! Там бойцы наши и украинские! Скорее, Господи, ужас-то какой!  Ну же!
- Валь, да я на бумажной работе…
- Плевать! Нам руки нужны, каждый врач на счету!
Мирослава застегнула халат и быстро пошла вслед за Валькой в операционный блок. Зловещее чувство беды накатило с новой силой. Она с трудом приказала себя не бояться. Быстрая стерильная обработка, тяжелый хирургический халат, маска, шапочка… Оперблок превратился в приемную травмпункта – везде понаставлены койки со стонущими, плачущими или бессознательными бойцами. Густой запах крови, мочи и кала ударил в нос, заставив ее поморщиться. Мира быстро кинулась к ближайшей койке.
- Что тут?
- Осколочное, - отрывисто буркнул Максим, еще один хирург, - иди, Мирочка, сам справлюсь.
Пока она шла от одной койки к другой, в голове у Миры вертелась мысль о том, что глупо было размешать госпиталь в здании бывшего театра. Ну кто додумался сделать операционную из помещения, где могли поместиться десять оперблоков?!
- Соколов, Соколов, очнись! Ты меня слышишь, Соколов?!
Родная фамилия заставила Мирославу вздрогнуть. Сердце тяжело застучало в груди. Когда от стоящей через ряд койки отбежала медсестра, у Миры все поплыло перед глазами. В следующий миг она уже была там.
- Киря, Кирилл, Киричка!
- Уведите ее отсюда!
- Кирилл, Боже, Кирилл! – ее руки слишком быстро оказались в крови. Плача, Мирослава тормошила его, пытаясь одновременно оттереть с лица и коротких волос корку крови, - Кирилл!!!
Чьи-то руки схватили ее за плечи.
- Ярмина! Мира! Мира!!! – удар по щекам.
Она вырвалась и кинулась обратно к койке.
- Киря!!!
- Ему уже не помочь, слышишь?! Он умирает, слышишь?! Ему живот разворотило! Мира! Подумай о…
- Заткнись. Кирилл! Боже, любимый, слышишь меня?! Киря!
- Мирка…
Она подсунула ладонь ему под голову, другой оттирая текущую изо рта кровь.
- Киричка, не надо, пожалуйста, - слезы, капая ему на лицо, смешивались с его кровью, оставляя мутно-розовые разводы на щеках. Парень слабо улыбнулся.
- Осеннее небо… Игорек, Мирка, поняла? Сына Игорем…
- Назову, - рыдая, прошептала девушка, - назову, только не уходи! Кирилл! Кирилл, не бросай меня!
- Снимайте капельницу, уже незачем, - на плечо ей легла ладонь, - Мира…
- Киря… Киря…
- Уводите ее.
В коридоре Валя обняла ее, гладя по волосам.
- Не надо было тебя звать…
Острая боль внизу живота заставила Миру охнуть. Прижимая ладони к животу, девушка испуганно посмотрела на подругу.
- Схватки…»

Когда они ушли, Мирослава встала и, шатаясь как пьяный прапорщик, доковыляла до ближайшего дерева. Опершись на него спиной, пошарила в карманах куртки и вытащила наружу чудом уцелевший телефон. Ее пальцы дрожали так сильно, что она с трудом попадала по кнопкам. Наконец, ей удалось открыть телефонную книгу.
Гудки шли долго. С опозданием Мира поняла, что в ее родном городе уже за полночь. Наконец, мама ответила сонным голосом.
- Привет, мам. Все нормально. Да, да… Что с голосом? Да так… простыла. Да все хорошо. Ну конечно. Почему? Да что-то захотелось позвонить… Ну конечно. Да. Да… Как там сына? Кушать отказывался? Скучает? Ох ты мой маленький… Ну поцелуй его. Да, прям сейчас. И одеяльце поправь… Мой малыш… Когда вернусь? Да вернусь, мам… Обязательно вернусь.
Нажав кнопку сброса, Мира откинула голову назад и посмотрела на звезды.
- Это все, что останется после меня… Это все, что возьму я с собой, - пропела Мира. Теперь шевчуковскую хрипотцу в голосе не надо было даже изображать, поврежденные голосовые связки только на нее и были способны.
Усмехнувшись, девушка закрыла глаза. 

Две мечты, дa печaли стaкaн
Мы, воскpеснув, допили до днa
Я не знaю зaчем тебе дaн,
Пpaвит мною доpогa лунa...

И не плaчь, если можешь, пpости,
Жизнь не сaхap, a смеpть нaм не чaй...
Мне свою доpогу нести,
До свидaния, дpуг, и пpощaй!

Это всё, что остaнется после меня,
Это всё, что возьму я с собой.

+1

7

Если не хотите портить себе настроение - не читайте. Мало ли чем я спасаюсь от осенних кошмаров.

Под катом все мрачно.|Ну я предупредила.

Она

Она приходит по ночам.
В зыбкое время между полуночью и рассветом, когда земля надежно укрыта покрывалом из дырявого неба. В страшное время, когда умирает больше всего людей. В мое время.
Садится у окна и поправляет белое приталенное платье с прямоугольным вырезом и кружевами. Я помню это платье, хотя теперь в памяти остался только образ сплошь изорванного и испачканного кровью куска тряпья, подолом которого кто-то пытался зажать рану. Может, это была и я. Впрочем, неважно, это платье уже никогда не будет белым.
И никогда не превратиться в подвенечное. Даже в самых смелых снах.
Она садиться у окна так, что бы лунный свет вычерчивал ее силуэт парой четких, стремительных штрихов, надежно запирающих лицо в полумраке комнаты. Складывает руки на коленях. У нее очень ровная, очень белая и очень нежная кожа. Я, конечно, до нее не дотрагивалась, но уверена в этом наверняка. А еще я точно знаю, что у живых людей не бывает такой идеальной фарфоровой кожи… Не бывает. У живых. Она кладет ногу на ногу и обхватывает колено ладонями, переплетая пальцы обеих рук. Думаю, она могла бы сидеть неподвижно, но носок ее туфли неизменно выводит в воздухе восьмерки, круги и овалы. Если сосредоточиться на этих движениях, можно забыть обо всем на свете – у нее есть ритм, и этот ритм способен загипнотизировать и змею. Ее волосы серебрятся в неровном свете луны и кажутся намного светлее, чем если бы ее освещало солнце. Я помню это так же смутно, как и то, что платье когда-то было девственно белым.
Она редко начинает разговор первой.
Минуты убегают, просыпаясь сквозь пальцы прахом, но ей, кажется, все равно. Она смотрит на меня, сидящую в ворохе одеял и подушек, и, наверное, думает о прошлом. Не знаю, я никогда не спрашивала. Меня мучает бессонница и утром, на работе, будет нестерпимо хотеться спать, а еще голова заболит так, что не поможет ни одно обезболивающее, но я все равно боюсь закрыть глаза и разорвать мучительное волшебство момента. Ведь если она уйдет… Если она уйдет, то что еще будет напоминать мне о цвете волос, о белом платье и нежной коже на тонких запястьях?
А потом, в какой-то момент, происходит это – красная капля на белом хлопке платья и, кажется, сумасшедший стук моего сердца должен разбудить весь квартал. Она продолжает молчать, только ее лицо искажается в некрасивой гримасе боли. Хотя я и не вижу этого, но я знаю – ощущения вливаются в меня водопадом, потоком горькой, застоялой воды давней вины и отчаяния, и я вновь начинаю вспоминать о том, что было. Ее лицо кривиться, она плачет точно так же, как тогда – тихо, без слов и криков, только крупные соленые слезы вперемешку с кровью из рассеченной брови. Она плачет и я пытаюсь выпутаться из одеял, протянуть руку и успокоить. Сказать, что уже все кончилось, что она в безопасности, что все позади…
И не могу. Одеяла превращаются в прутья клетки, прочнее стали и холоднее арктического льда. Я задыхаюсь, давясь собственным криком, и беспомощно смотрю, как она заливается слезами, хватаясь за собственное горло, пережатое судорогой боли. Ей бы глоток кислорода… Хруст. Я вздрагиваю вместе с ней, когда ее ребра ломаются под давлением невидимой силы. Она плачет и кривит рот, не отрывая от моего лица пристального взгляда, и я не могу не смотреть, как ее пальцы касаются ткани на груди. Она скользит ладонью ниже, зажимая бок, и на белом хлопке расцветают кровавые цветы. Кровь течет вниз, густая и горячая, заливая ее колени и голые лодыжки, она падает вниз, со стула, и прекрасные длинные волосы стремительно тяжелеют, впитывая эту влагу. А я смотрю. Не в силах оторваться, но не желая видеть, что будет дальше.
Я ведь знаю. Помню.
Она сжимает подол платья в ладонях и медленно раздирает его на части, отрывая кусок за куском. Оно уже красное, почти полностью, но она упорно терпит, сжимая зубы и я знаю, что за мысли крутятся в ее голове.
Еще немного, еще чуть-чуть.
Ей больно, ужасно холодно, а еще страшно сделать три последних шага, но надо это сделать. Упасть на колени и прижать куски подола к чужим ранам. Смахнуть кровь с собственных глаз и откинуть назад мешающие волосы. Я знаю, она потом обрежет их коротко-коротко, что бы в следующий раз… Но сейчас она не думает об этом, она просто скручивает их, выжимая остывший багрянец. Пряди скользят сквозь пальцы.
У нее больше нет сил.
Она смотрит на меня и я читаю немой вопрос в ее глазах. Что дальше?
Каждый раз она приходит ко мне за ответом. Она смотрит мне в глаза, истекая кровью, пока первые лучи рассветного солнца не изгоняют ее, словно беспокойный дух, но я продолжаю молчать, лишь качаю головой, не в силах и рта раскрыть, потому что иначе… Потому что иначе она узнает.
Узнает, что зря рвала платье и из последних сил делала три шага. Узнает, что зря вдыхала воздух с такой жадностью, превозмогая боль в сломанных ребрах. Зря надеялась.
Я боюсь ей сказать об этом, потому что знаю, что тогда она больше не придет. Растает, как дым, утопая в своем отчаянии, своей боли и безысходности, оставит меня лишь с памятью о кровавых цветах на белом хлопке. Без надежды на призрачную возможность того, что все это – всего лишь сон длиною в долгие годы. Всего лишь мимолетное помутнение рассудка, которое вскоре пройдет. Всего лишь ночной кошмар и просто утро еще не настало.
Она открывает рот и ее губы двигаются, складываясь в первые за эту ночь слова.
- Он жив?
Я молчу.
Я не хочу отвечать.

0


Вы здесь » Vampire Saga » Развлечение » Зарисовки. Ева