В очередной раз Бог доказывала человечеству, что Он главный, что Он волен распоряжаться всем на этом свете. Начиная от погоды, заканчивая человеческой жизнью. Она так мелочна и незначительна для Него. И всё было просто. Господь дает – Господь забирает, и всё же хотелось биться, хотелось что-то доказать в такие моменты, когда всё рушиться. Например, что ты справишься, что ты не какой-то жалкий червяк, как говорят некоторые ученые, а личность, которая имеет свою волю. Но нет… И дождь тому подтверждение.
Он шел уже которую неделю не переставая, все дороги размокли и в герцогстве наступило полное бездорожье, на которое постоянно кто-то жаловался. И почему-то несчастный наследник тоже был виноват. Его обвиняли в бездействии, постоянной попойке, опять поползли слухи о его темном прошлом, от которых так хотелось избавиться, просто пустив пулю в висок. Но если бы он не боялся Бога, то сделал бы это давно. Странно, но мужчина очень хотел умереть. И сейчас как никогда раньше.
Беккер бросил на сырую землю дорогой плащ и сел на него, делая большой глоток вина из принесенной с собой бутылки. Его черные глаза опять сосредоточились на двух каменных надгробьях. Так он приходил на кладбище каждый день. Здесь покоилась вся семья Беккеров, но Андреас-то знал, что с ними его связывает только фамилия. Никакой благородной крови, как утверждал его, так называемый, отец, в нем не текло. Об этом знала лишь его покойная мать, которая была похоронена здесь же, и, возможно, Мари. В какой-то момент, когда Андрэ был готов покончить с собой, он хотел подойти к её отцу, упасть перед ней на колени и покаяться за все грехи. Но потом он просто шел в винный погреб, брал очередную бутылку вина, и под неодобрительные взгляды, шел к свои родным.
К слову сказать, эта девушка стала для него роднее Максимилиана, который его воспитывал всю жизнь. Ведь тогда, в пабе, он искренне надеялся, что за ней придет то существо. И он был уверен почти на все сто, что это самое существо – Вернер. Но судьба даровала ему Ангелику, которую молодой герцог сначала пожалел и проявил интерес, а потом и полюбил. И из-за этой любви не обращала внимания на слова всех лекарей, что девушка не выживет во время родов, что и ребенок может родиться мертвым. Андреас не слушал и наслаждался жизнью, за что теперь отвечает перед Богом. Когда умерла его любовь, он полностью стал уделять внимания дочери, которая так же угасала на глазах.
Вспомнив это ещё раз, Андреас со всей силой бросил бутылку в сторону, и она разбилась о дерево. Вино стало быстро стекать к земле и смешиваться с дождем, точно так же, как смешивались слезы Андреаса. Он закрыл лицо ладонями, ещё раз взывая к Богу и умоляя забрать и его тоже.
Почему?! Почему ты так несправедлив? Ты мог бы пожалеть Кристину – она была ни в чем невиновна! Ведь так говорят твои последователи, так говорил твой сын – дети изначально рождаются чисты – так в чем она была повинна?
Du sei verflucht, Gott! – прошептал Андреас, отводя пальцы от глаз, будто ожидал увидеть перед собой адово пламя. Но он только услышал очень знакомый голос:
- Я бы на твоём месте так не разбрасывался словами…
От такой неожиданности, мужчина невольно вскочил на ноги и ошарашено посмотрел на фигуру в плаще.
- Вернер? – сил издавать звуки не было, губы Андреаса лишь только попытались раскрыться, но от прекрасно его слышал.
- Ja, Андреас, ты не обознался. Я очень долго наблюдал за тобой. Сочувствую утрате. – словно  вдогонку своих мыслей он кивнул на места захоронения. Сам Андреас молчал. Тот объем печали и угнетения заставляли преклоняться перед всем. Оставалось только попросить его об одолжении. Ведь если то, что говорил Вернер тогда, в дороге, - правда, то у Беккера был шанс наконец воссоединиться со своей семьей. – Каюсь, я мог тогда лишить тебя это прекрасной девы, но прости, соблазн ей полакомиться был слишком велик. – вампир, если его можно было назвать таковым, развел руками в извиняющем жесте. – Но, раз уж ты окончательно потерял всё, что тебе так дорого, то позволь предложить тебе сделку.
Черные глаза внимательно следили, как эта нечисть по-хозяйски разгуливает по могилам и рассуждает.
- В любом случае, я имею некие виды на тебя. Так почему бы тебе не быть пиром, а побывать на нем? Вся боль уйдет, я научу тебя контролировать твое сердце. У тебя появятся небывалые раньше возможности. Да, о прежней семье придется забыть, но не думаю, что ты будешь скучать по ним.
- Почему ты выбрал меня? – внезапно прервал лекцию Вернера Андреас, будто он и не слушал его. Вопрос заставил того открыть рот и моментально его закрыть. Такого вопроса так быстро он получить не ожидал.
- Ты очень интересен. Мне нравиться, как быстро ты меняешь, мне нравятся твои маски, Андреас, но до сих пор твою настоящую найти не в силах. Вот и прошу разрешения удовлетворить моё любопытство.
- Хорошо! – вместе с ударом грома выкрикнул Андреас, делая к знакомому шаг. Шаг к своей смерти.
Вернер лишь тихо рассмеялся, доставая из кармана хорошо заточенный нож. Он сделал глубокий надрез на руке и протянул её Беккеру, который замешкался и не знал, что предстоит сделать.
- Ты должен испить моей крови, чтобы по своеобразному защитить себя от настоящей смерти. – вампир верно истолковал изумленный вид Беккера. Тот сделал пару маленьких шагов, словно замешкался и хотел отступить, но после пригладил мокрые волосы и прикоснулся губами в ране. Андреас сделал ровно шесть глотков, как почувствовал, что летит куда-то, но это Вернер лишь таким образом отбросил мужчину от себя.
Беккер чувствовал, что постепенно теряет сознание, но слова вампира он слышал отчетливо:
- А теперь, дорогой друг, осталось лишь побороться со временем. – Андреас закрыл глаза, в надежде на то, что теперь его душа обретет покой, но когда в его шею воткнулось что-то острое, он понял, что падает в тот самый, личный ад...

- Я не хочу ребенка от этого человека.
- Почему?
Ева отвернулась от окна, в которое смотрела все время с тех пор, как Женевьев пришла навестить ее. Вид из ее будуара был великолепен – цветущий сад, мягкий солнечный свет… Август. Августовское солнце пахло для Евы по особенному – мед и полынь. Сладость заветных мечтаний. Горечь не ею принятых решений. Как давно это было? Как давно нормой ее жизни стали слова и приказы, завуалированные под просьбы, от людей, которые были для нее чужими? Мать, отец, старшая сестра, нелюбимый муж… Они все считали, что имеют право на ее жизнь и ни разу не подумали о том, что лишают этого права ее саму.
Иногда Ева страстно мечтала родиться крестьянкой в простой семье, лишь бы избавиться от боли и бесконечного одиночества жены богатого аристократа голубых кровей. За пять лет супружеской жизни она так и не узнала, что ее супруг предпочитает на завтрак, какой его любимый цвет и какие книги он читает по вечерам в библиотеке. Общими у них были лишь наполненные холодом равнодушных прикосновений ночи раз в неделю, когда он, словно совершая обязательный, но постылый ритуал, приходил в ее комнату и исполнял свой супружеский долг – равнодушно, торопливо, безмолвно. Первое время Ева плакала в подушку, глотая жгучие слезы и гадая, что же с ней не так. Что не так, если даже ее законный муж обращается с ней, как с вещью, которую периодически нужно обтирать от пыли, но, в общем-то, и забыть о ней тоже можно.
А потом Ева поняла – она и впрямь была той самой вещью. Ее можно было показать на приемах, что бы аристократы и аристократки громким шепотом обсуждали, какая красивая жена у герцога, первая красавица Франции. Это было еще одним способом поддержать собственный имидж – король привечал ко двору симпатичных девушек. Для ее мужа внимание короля было крайне важным. Разве надо в этом случае считаться с мыслями самой Евы? Она же вещь…
А теперь maman все чаще заводит разговор о том, что пора бы нам обзавестись наследником. И он стал заходить ко мне намного чаще. И… я не хочу обрекать свое дитя на такое же существование. Но еще больше я не хочу обрекать себя… на пытку.
- Так почему? – голос Женевьев вывел Еву из задумчивости. Вздрогнув, девушка посмотрела на подругу и, поправив зачем-то складки на своем платье, неохотно ответила:
- Ребенок разрушит последнюю иллюзию моей свободы.
- Свободы? – тонкие пальцы Женевьев ловко сложили веер с громким щелчком, от которого Ева вздрогнула. В последнее время Женевьев была странно задумчивой и печальной. Ее удивительные прозрачно-серые глаза все чаще смотрели на Еву с выражением глубокой задумчивости, словно бы она знала что-то такое, что могло изменить жизнь Евы… Или разрушить.
- Да, - Ева опустила взгляд и сжала шелк платья в кулаках, стараясь унять нервную дрожь, - как только он появится, я навсегда останусь в этой золотой клетке. Даже ты… даже ты не сможешь больше быть ко мне так близко, как я бы этого хотела.
- Понимаю.
Ева вскинула голову. Ее подруга всегда предпочитала находиться в тени, умело используя их призрачную изменчивость. Вот и сейчас, на миг, Еве почудилось, что лицо Женевьев приняло странное хищное выражение. Но спустя секунду морок развеялся.
Так много вещей, о которых я думаю, причиняют мне боль… Мне стоит успокоиться. Иначе я слягу с лихорадкой или, и того хуже, упаду в нервный обморок. Софи ведь меня об этом предупреждала. Но как я могу об этом не думать, если это рвет меня на части? Столько боли… столько страха. Я не хочу продолжать жить так.
- Что ты будешь делать?
- Я не знаю, Женевьев, - тихо ответила Ева, - ведь выхода нет? Я навсегда останусь женой своего мужа.
- Выход есть всегда, - голос Женевьев стал отсутствующим, словно она думала совершенно не о том, о чем говорила. После ее слов в комнате повисло молчание. Ева опять отвернулась к окну. На душе было тяжко – даже привычной ощущение четок между пальцев не помогало. Скоро двери ее темницы захлопнутся навсегда. Скоро она перестанет быть собой…
- Скажи мне, Ева, ты бы смогла пойти против церкви, против… людей ради собственной свободы?
- Что?
- Смогла бы убить?
О чем она? Что значит… убить? Кого? Ева опустила голову и обхватила себя за плечи, борясь с неожиданно накатившей волной слабости. Против церкви? Что же такое должно произойти, что бы Отец наш небесный отвернулся от меня, а я от него? Как бы глупо это не казалось… Не может Женевьев предложить мне что-то, страшнее моей нынешней участи. Конечно, не может.
- Мне кажется, да.
- Ты так мало думала об этом… Ты еще такой ребенок, - в голосе Женевьев послышалась грусть. Ева вздрогнула, когда тонкие пальцы подруги коснулись ее шеи. Ева застыла, чувствуя, как Женевьев чертит линию на ее коже прямо по ходу тонкой жилки на шее.
- Боишься?
- Нет.
Конечно, Женевьев всегда была немного странной. Без сомнения, она была аристократкой до мозга костей, но в ее отношении к Высшему Свету всегда был налет небрежной брезгливости, словно бы вся аристократия была сборищем тараканов в одной банке – забавно поглядеть, но не то, что бы это особо увлекало. Единственный раз, когда Ева видела ее на приеме, был пять лет назад. Это был День Рождения какого-то высокопоставленного чиновника. Там они и познакомились. От одного вида Женевьев, величественной, словно сама королева, бросало в дрожь. Но почему-то она сразу обратила внимание на Еву…
- Я не ошиблась в тебе, - Женевьев улыбнулась, - ты и впрямь удивительна. Значит, ты могла бы продать душу Дьяволу?
- Да, я бы это сделала, если это помогло бы мне обрести свободу.
К тому же, что я теряю? Моя жизнь темна и я не вижу никакой надежды впереди. Какая разница, кому отдавать душу – Дьяволу или Смерти? Я не хочу так жить.
- Я могу дать тебе то, чего ты желаешь больше всего на свете, - голос Женевьев упал до мурлыкающего шепота, - то, чем ты будешь наслаждать, и то… что ты будешь люто ненавидеть. Согласна ли ты отдать за это душу, прошлое, и всех, кто тебе сколько бы то ни было дорог? Порвать все связи, стать лишь призраком в воспоминаниях этих людей… Уйти навсегда, что бы жить вечно?
- Ты, - губы Евы внезапно пересохли, - ты говоришь… так… странно… загадками… - девушка внезапно поняла, что ее сердце оглушительно стучит. Предательский румянец выдал ее волнение с головой. Она все еще ощущала пальцы Женевьев на своей коже, но теперь это казалось чем-то почти постыдным, словно она подсмотрела то, что ей видеть не полагалось. У нее такие холодные пальцы…
- Я дам тебе вечную жизнь. Вечную свободу. Власть. Право выбора… - Женевьев медленно наклонялась ближе, - но и цена… цена будет высока. Ты готова убивать ради своей свободы?
Ева судорожно втянула в себя воздух. Готова ли я? Готова… Я… Свобода… Свобода или золотая клетка… или лживые улыбки… слезы… маски… Я…
- Готова, - одними губами прошептала девушка.
- Тогда, - губы Женевьев коснулись ее шеи, - тогда я дам тебе свободу и ответы на все вопросы.
Ева кивнула головой и закрыла глаза. Она видела, как Женевьев делала это… Как кровь тяжелыми каплями падала в высокий ворс ковра в ее опочивальне в роскошном загородном доме. Как закатывали глаза все эти изнеженные мальчики – ее любовники, когда Женевьев медленно, лениво, словно кошка, вела языком по их телам, слизывая драгоценную темную жидкость… Ева все это знала. И желала.
Почти так же сильно, как и свободу. Но разве могла признаться самой себе в столь постыдных вещах благовоспитанная девушка из благородного дома? Замаливать свои грехи, простаивая долгие часы утреней мессы, когда не чувствуешь собственных колен, вжатых в холодный каменный пол дворцовой церкви весом собственного тела, но мысли… жаркая истома и ноющая сладкая боль внизу живота от одной только мысли-воспоминания об увиденном. Как когда-то в детстве, подсматривая за отцом, задирающем юбку кухарке…
- Я хочу это. Хочу… - кажется, я брежу…
Укус почти не чувствуется. Почти – потому что это не боль, а растекающееся по телу удовольствие, наслаждение от ощущения ломающихся прутьев золотой клетки. Последнее, что помнит Ева из своей человеческой жизни – неужели она в самом деле была? Эта глупая человеческая жизнь… - холодные пальцы Женевьев на собственных плечах. Когда тебе сворачивают шею, это совсем не больно – это просто мимолетное забвение ночи, плавно перетекающее в рассвет новой не-жизни.
- Я не ошиблась в тебе, Ева, - горячий шепот Женевьев в самое ухо кажется удивительно громким. Де Росси улыбается.
Пожалею ли я? Ох, но это будет потом… когда-нибудь потом…

Было ощущение, что они были давно знакомы, хоть он сильно влиял на нее. Неуверенность.
В принципе, ничего необычного в этом нет, если не присматриваться. Высокий – на голову выше ее – стройный молодой человек. Он не хотел скрывать от нее свой истинный облик, как так случилось она не помнила. Странно? Немного. Может он просто хотел «выпить» ее и по каким то причинам передумал и решил общаться. Флетчер терялась в догадках на этот счет. И чтобы не сойти с ума не размышляла об этом.
Зачем еще больше издеваться над своим существом? - спрашивала себя Марта, когда натыкалась на эту мысль. - Не за чем.
Он странный – возникает из неоткуда, садится, обычно напротив, и наблюдает. За ней, за небом, за дождем, вновь за ней, и все этими странными глазами. Эти глаза отдельная тема… В них лучше не смотреть – в этих глубоких озерцах медленно плавает огонь, который ведет за собой во тьму. МакФлай могла вынести только пару минут смотря в них.
- Чего тебе нужно? - робкий голос в темноте. Нет ответа. И никогда не было. Нет, он не молчит - у него красивый голос. Он может говорить о чем угодно, даже о своем долгом прошлом. А еще о жажде.
Она всегда знала, что он приходит к ней не голодным, но его присутствие и взгляды пугают, путают сознание и привлекает. Одним выстрелом трех зайцев, белых и боящихся. Ощущение его в комнате нервирует, давит на голову, сердце бьется через раз, желудок тянет к низу… Но никто ни разу не сказал ему уйти. Никто, потому что брату Грегу трудно сказать даже слово при нем, а Марти... Это она пригласила его в дом. Кажется она.
Вот и сегодня она сидела на кухне, пила чай - это же Англия - и читала "Кентервильское привидение".Все лучше, чем Брэм Стокер. Когда же чашка опустела, а закладка с белой лентой легла между страниц, она заметила его. На белом лице улыбка, темные глаза одновременно смотрят на нее и в то же время куда-то вдаль. Чистая чашка, горячий чай, его холодные руки.
- Как дела, Док? – спросила она, пытаясь начать разговор. Говорить проще.
В тишине сверкнула улыбка – острые, как ножи зубы. Чуть дрогнула бровь, заработал телевизор. Начал бубнить о своем. Он внимательно смотрел и слушал или делал вид, что слушал. Кадр, еще один, люди, животные, разные каналы. Его глаза изменились, приобрели слегка мечтательный вид. Покачал головой - это странное британское правительство - обычная его фраза. Красивая репортерша с третьим размером - наглая улыбка сутенера. Но только для репортерши, не для Марти Флетчер. Никогда.
Наблюдать за ним интересно, за его не человеческой реакцией на повседневную жизнь. Он был похож на сытого хищника выбирающего себе будущую добычу - взгляд для телевизора. Услышав что-нибудь он начинал рассказывать интересные подробности или предыстории - какой была Елизавета первая, как было приятно поцеловать в щеку фаворитку французского короля... Но когда он был не в настроении... Нет, это не было страшно, просто в такие моменты хотелось просто уснуть и не видеть его лица - холодного и непроницаемого. Настоящий хищник.
Вот он переключил на «BBC», очередная программа про Кусто. Кривая улыбка - очередная повседневность.
- Хм. Этот человек сумел красиво уйти после нашей встречи – прошелестел он.
- Надеюсь, ты его не... убить хотел?? – как-то пытаясь передать сарказм, который особенно плохо получался при нем, проговорила она. Как обычно.
- Нет. Это были наши общие школьные годы – тонко улыбнулся он. Еще одна игра – косвенные наводки на возраст. Весьма забавная игра, если мадам Помпадур отвечала взаимностью.
Игра с самого первого дня. Да, новый учитель истории, который таинственно улыбался после ее доклада об Английском протестантизме. Англиканство его забавляло, но он не был приверженцем какой-либо веры, не был атеистом, не был анархистом, что несказанно радовало. Это было крайне глупо пригласить его на чай, но Флетчер любила историю, а он не хотел, чтобы она не знала о том кто он. Он назвался Максимельяном Максвеллом, что совершенно не говорило о нем. Сказал, что он доктор - просил назвать Максом. Никогда. Марти не могла так назвать - предубеждения, как говорил вампир. Может, но все же Док.
О его возрасте она знала только по его рассказам, пусть некоторым она и не верила. Флетчер никогда не спрашивала о возрасте, просто предположила, что ему около трех веков и успокоилась.
- Ты знаешь, что мне не нравится война, тем, что на ней погибают вкусные и интересные люди. Безвозвратно. А так если бы я с ними потолковал, то я сохранил бы память о их жизни… - он сокрушенно покачал головой. Марти удивленно посмотрела на него, как после каждой его фразы. Абсолютный ритуал. Она лишь пожала плечами. Человеческую природу не изменишь. Хотя многие пытались, в том числе и Максвелл.
- Ты помнишь с чего началось наше знакомство?– бросил поверх своей чашки он свой темный взгляд. Новое чаепитие, новый день? Максвелл вновь оторвал ее от книги. Вновь от привидения.
Она напряглась, стала вызывать в памяти последовательно их «посиделки», даже поняла, что с их знакомства прошло два года - ей 17.
- Ты сказал, что любишь чай? – попробовала Марти, пытаясь наивно улыбнуться. Он подсел в столовой.
- Ммм. А откуда ты взяла, что вампиры пьют чай? - издеваясь, спросил Док.
- Эх. Наверно, в книжке какой-то прочитала… - Флетчер терялась. Слова путались в голове, события не совпадали.
- Ты уверена? – нажал он. Его темные глаза изучали девушку. Она сжала свои тонкие губы, набралась смелости и, атакуя, взглянула в его глаза. Он изобразил недоумение.
- Нет. Но я рассудила, если тебе ничего не станет от чая, то ты его можешь употреблять… - слова слетали с губ МакФлай с трудом.
И тут в ее голове щелкнуло. Она изначально знала, что он вампир! Его глаза торжествующе сверкнули. Это было жуткое и прекрасное зрелище.
- Так-так! – он потер руки. Было странно наблюдать этот жест у учителя. Он уловил эту мысль и изменился. Лицо профессора - строгое и глухое к просьбам о пересдаче. Не хватало очков.
Максвелл ухмыльнулся. А Марти округлила глаза.
Не может быть, - как в хороших сериалах, подумала Флетч и побежала в комнату матери за старым фотоальбомом. Страница, страница, еще одна, мать, отец, дядя Джек, свадьбы Энн, старшей сестры, и вот. Загнутый уголок. Натали МакФлай и Дрезден Берн.
- А почему Дрезден? - спросила МакФлай. Но вновь нет ответа. Ладно, помолчим.
Дрезден. Дрезден Берн свидетель на свадьбе Флетчеров-МакФлаев. Мистер Берн. Крестный. Протестант. И опять англиканская церковь..
- Ну вот. Теперь ты все знаешь. А сейчас ответь на мой вопрос. - он замолчал. Как выдержать паузу, чтобы накалить обстановку до предела? Док знает наизусть. - Ты ненавидишь меня, зная все это?
Вопрос на миллион. Марта тщательно старалась представить, как он дает ему пощечину, за все то что он скрыл от меня… за то что он вампир… Но не вышло. пусть даже он чужой, пусть хищник, несущий смерть, он ничего не сделал.
Не ненавижу - мысленно произнесла Флетчер-МакФлай и улыбнулась. Естественно, как своему отцу. Вампир тоже улыбнулся… и достал бутылочку с красной жидкостью. Даже сквозь пластмассовые стенки было понятно, что это не томатный сок. Алая кровь посочилась в два бокала для шампанского и вина, которые любила коллекционировать миссис Флетчер-МакФлай.
- Ну, за вампирскую вольницу! – произнес свой таинственный тост Дрезден и поднял бокал.
- Твое здоровье! – Марти понюхала содержимое своего. На запах ни чем не отличается от крови из ранки на руке. Терпимо.
Короткий "Дзинь". Ладно, так и быть, пьем.

Через три  недели Максвелл исчез, не оставив о себе не единого упоминания, даже в памяти Флетч. Воспоминания были запечатаны на пять лет.

Что значит жить? Наверно для каждого человека в это слово вкладывается свое понятие. Но для героини этой повести слово жить означало чувствовать. «Если ты чувствуешь, значит ты живешь». Именно так много раз говорила ей мама. А теперь ее нет, как нет и папы. И Елена больше не живет. Она умерла вместе с ними ровно четыре месяца назад, в тот момент, когда полиция сообщила, что их не удалось спасти. Она больше не чувствовала, она разучилась радоваться простым вещам, не осталось даже слез. В ее душе появилась зияющая пустота, которую никто и никогда не сможет заполнить.
Сегодня утром Елена проснулась с чувством каких-то перемен. Нет, не в себе, а в окружающих людях. Сегодня она должна была увидеться с близкой подругой, которую так и не видела после похорон. У всех были свои дела, и Гилберт меньше всего хотелось плакать в жилетку. Она всегда хотела считать себя сильной. Взглянув на часы, девушка поняла, что проснулась слишком рано. Она взяла дневник, села на окно и начала писать.
«Дорогой дневник! Все эти четыре месяца ты, молча, выслушивал мои стенания и терзания. Все слезы осушались на твоих страницах. И вот сегодня я чувствую, что все изменится, все станет хорошо. Сегодня я увижусь с  самой близкой подругой, и мы снова как раньше будем весело проводить время. Я СМОГУ». Но сил продолжить больше не осталось, Елена закрыла дневник, спрятала его и начала собираться.
Внезапный стук прервал ее сборы. Стучали в дверь и, причем очень настойчиво. Ее это немного испугало, но она взяла себя в руки, спустилась к двери и открыла ее. На пороге стояла Бонни. Нельзя было сказать, что ее лицо выражало большую радость, скорее это было похоже на некий ступор и испуг.
- Кажется я ведьма, - первое, что произнесла ее подруга. Не такой встречи ожидала Гилберт после 3-х месяцев разлуки. Ей казалось, что при встрече, она кинется на плечо Беннет, рыдая взахлеб, а получалось то все совсем не так. 
Точно какой-то необычный день.. Но что больше убило девушку, так это фраза. Елена долго молчала, не зная, что ответить. И вдруг ее пробил истерический смех.
- Это как в мультиках? Энчантикс – она попыталась изобразить позу, которую как-то видела в каком-то мультике, при этом продолжая звонко смеяться, - Бонни я так тебе рада, не успела появиться, а уже подняла настроение.
Но Бонни не смеялась, она была более, чем серьезна. Она смотрела на Гилберт, как на девушку с другой планеты. Этот взгляд заставил ее стать серьезной.
- Ты так и будешь молчать? Ну, пройди что ли? – девушка сделала шаг в сторону, пропуская подругу.
   - Ты мне не веришь, а я сейчас докажу, пойдем, - и Беннет с полной серьезностью в лице повела ее наверх., - садись и смотри.  Только не бойся, хорошо?
Таак, по-моему, от горя должна сходить с ума я…Кто довел мою подругу до такого состояния? Голову бы открутила, честное слово.
Елена не стала ничего говорить, дабы не вырвалась очередная шутка, а лишь многозначительно кивнула. Она просто сидела и наблюдала за действиями девушки. Та с остервенением порвала подушку и разбросала пух по всей кровати.
- Это была моя любимая подушка, спасибо дорогая! – Елена возмущенно глядела на подругу, но один только ее взгляд заставил заткнуться, - молчу.
- Закрой глаза, откроешь, когда скажу, - Бонни закрыла глаза и начала слегка шевелить губами. Она ведь и вправду верила, что являлась ведьмой. Гилберт просто закрыла глаза и начала ждать эффекта, но пока не происходило ничего.,.ничего не ощущалось.
Девушка решила, что с нее хватит.
- Бонни, это уже не…. – она открыла глаза и замерла. Весь пух находился в воздухе, словно подвешенный за веревочки. Елена коснулась одного, и он поплыл, как по воде, - Бонни?
В этот момент подруга открыла глаза, и широко улыбнулась. Ее глаза светились от радости успеха и Елена невольно начала улыбаться вместе с ней. Она продолжала смотреть на эти пушинки.
- А как тебе такое? – Бонни снова начала говорить что-то и пушинки закружились вокруг Гилберт, слегка щекотя ее кожу.
- Это так красиво и..необычно, - девушка действительно была взволновала, - когда ты узнала?
- Грэмс рассказала, она и научила, пока самому простому, - По ухмылке было ясно, что это только начало
Елена радостно взвизгнула и бросилась обнимать подругу. Вмиг все перья упали на кровать.
- Пока все это требует большой концентрации, которой ты меня лишила, - Беннет смеялась и крепко обнимала Елену, - но Грэмс сказала, что скоро я смогу делать и другие вещи.
- Я так рада за тебя, а кто еще знает? – Девушки сидели, держась за руки, они ведь так давно не виделись. Все проблемы и беды вдруг отступили на дальний план.
- Ты первая, я не могла по-другому, - они сидели и просто глупо улыбались друг другу и радовались таким новостям, - а ты не боишься?
- Что ты превратишь меня в лягушку, и я буду ждать принца с поцелуем? Нет, не боюсь, так даже веселее.
На миг Елена задумалась, а смогла бы ее подруга вытащить машину или Грэмс? Может быть получилось? И тогда сейчас все было немного по-другому.
- Нет, Елена, не получилось бы, я слишком слаба для такого, а Грэмс одна не смогла бы. Машина – это не пушинка, нужна сила и не одной ведьмы, - словно читая мысли отвечала Бонни, - я знаю, тебе все еще тяжело, но я так же знаю, что ты справишься. Я всегда рядом, всегда. Прости, что пропала так надолго, но больше этого не случится.
Девушки крепко обнялись, и Елена поняла, что с этого дня все будет хорошо. Вся ее жизнь изменится и эти перемены в лучшую сторону.